За всё судьбу благодарю (продолжение)

Ну что ж. Надо было обживаться в своём новом жилище, которое представляло собой просто ямку с неровными обсыпавшимися земляными стенами и полом. Когда я ремонтировала дом, то приводить в порядок подпол решила в последнюю очередь.

Эта очередь настала, когда у меня уже начался артроз и лазить в него стало для меня сущим мучением. Поэтому все закрутки я стала хранить в холодильнике, а картошку -в мешках по ведру и раза два-три в месяц лазила в него с большим мучением. В полной темноте я нашарила на земле две узкие  доски: на них я когда-то ставила банки. Приспособив их к лестнице, я соорудила себе кое-какое сидение, больше похожее на насест и осторожно на него присела. И вот только тут я почувствовала жуткий холод. Ведь на улице в этот день было около десяти градусов, значит, в подполе не более трёх, ну пусть пяти. А на мне только хлопчатобумажный халатик с короткими рукавчиками, а на ногах — носки.

Тогда я стала шарить по земле в поисках тряпок, которыми на зиму закрывала в подполье отдушину. Это была порванная на части старая обремкавшаяся кофта. Рукава я надела на голые ноги, а остальными ремками попробовала прикрыть горло. Обняв руками плечи, чтобы хоть немного согреть их, я опять осторожно присела на доски.

И тут я с удивлением обнаружила, что дышу нормально. Значит, какие-то высшие силы меня оберегают, поэтому нет ничего страшного, что ни вечером, ни утром я не буду принимать лекарства, называемые жизненно-необходимыми, которые   пью каждое утро и вечер. Да и холод, что тоже было удивительно, можно было терпеть.  «Да, надо терпеть, сохранять спокойствие, не паниковать, иначе опять начнётся приступ». Надо дотерпеть до утра. А утром по стационарному телефону должна позвонить дочь, не дождавшаяся от меня утреннего звонка. Правда, на её звонок я не очень надеялась. Она же может просто не заострить на этом внимания.

Чтобы не думать о самом худшем, я старалась найти хоть один довод в пользу создавшейся ситуации. И нашла. Вспомнила, что читала в интернете, что от панических атак помогает, когда человек находится длительное время в замкнутом пространстве   без доступа света. Там, где я нахожусь, идеальное помещение для этой цели. И если я выживу, то уже не буду страдать от панических атак, измучивших меня в это лето. Выживу? А не лучше ли было принять смерть там, наверху, чем   ждать её тут без лекарств, еды и воды. Но я отогнала от себя эту малодушную мысль. Тем более, что мне совершенно не хотелось ни есть, ни пить. «Вот так и живут люди на том свете», — усмехнулась я и, встав, пошла к крошечному отверстию, соединяющему меня со светом этим – отдушине  —   и стала жадно дышать холодным воздухом свободы. Я покричала несколько раз в отдушину, хоть и не надеялась, что соседи услышат меня.

Ещё с белым светом соединяли меня три крохотных лучика, проникавшие в моё подземелье из-за неплотно пригнанных досок   у крышки и у окна. Когда они исчезли, я поняла, что наступила ночь. Сколько же было времени, когда я попала сюда? Это было время обеда. День я уже простояла, осталось ночь продержаться… В эту ночь, которую я практически всю простояла на ногах, я смогла уснуть буквально на несколько минут, прислонившись к лестнице. И сон мне приснился просто удивительный. Видевшая в последний месяц только чёрно-белые сны, я отчётливо увидела во сне три кружечки необыкновенной красоты. Раскраска кружечек сияла на свету перламутром. И так мне было спокойно в этом сне, так  весело любовалась этими кружечками, что проснулась я в полной уверенности, что буду спасена. Сон этот мне приснился перед самым утром, потому что я вскоре увидела, как играет солнце на самом далёком, пробившемся в темноту лучике, точь-в-точь как оно играло на кружечках во сне.

И я уже спокойно ждала, когда зазвонит телефон. И он зазвонил. А потом звонил целый час, как мне казалось, почти не переставая. А потом перестал звонить.

И через совсем непродолжительное время я услышала шаги и чьи-то голоса. Я схватила палку и стала стучать. Наконец я слышу краше всякой музыки скрип отодвигаемой камеры. И вот в открытый люк на меня смотрят три пары изумлённых, совершенно круглых глаз и протягиваются три пары рук.  Только тогда самообладание покинуло меня. Плача в голос, я ухватилась  за эти руки!

Как я и надеялась, дочь, не дозвонившись до меня, позвонила родственнице Лиле, а та пришла в дом с дочерью и моей соседкой Гулей. Вот они-то и стали моими спасителями.

ЛИШЬ СОБСТВЕННОЙ ТРУСОСТИ НАДО БОЯТЬСЯ!

Эти сутки (почти сутки) в подполе в совершенной тишине и темноте я находилась между двумя мирами. О том, что я покинула мир земной, говорило то, что меня покинули земные желания: я не хотела ни есть, ни пить, ни спать. И холод, и долгое  стояние на ногах, так как найденные в подполе доски были узкими, я на удивление легко переносила. Хотя я прекрасно знала о ничтожности шансов на спасение, я   размышляла над случившимся.  Проанализировав своё поведение в этой дичайшей ситуации, я осталась довольна им.

Я спокойно смотрела в глаза   тому, кто постоянно, стремясь запугать меня, твердил, что убьёт.  Наверное, он был удивлён таким моим поведением, потому что, когда считал деньги, в упор спросил: «Что, совсем не боишься смерти?».  «Нет, — ответила я с достоинством, — я прожила большую и хорошую жизнь».  Да,  я не плакала, не стояла перед ним на коленях, я не тряслась от страха. А потому была в состоянии размышлять разумно. Ни в коем случае нельзя было проявлять агрессию. Его ответная агрессия заставит его меня избивать. Потому я говорила с ним спокойно, со стороны бы показалось — доброжелательно. Немного испугалась, когда упала. Упавший человек самый беззащитный, а потому, быстро, насколько мне позволили больные колени, я также спокойно, хотя на меня был направлен нож, сказала, что залезу в подпол сама. Вспомнив, как быстро я юркнула в подпол,  мысленно рассмеялась: каждый раз, когда заканчивалась картошка, я ещё дня два не решалась на эту мучительную для меня процедуру.

Да, всё в жизни у меня получалось, когда я была бесстрашна. Когда в первый год работы в школе мы с моим девятым классом пошли в поход в очень тёплый сухой сентябрьский денёк, случилось непредвиденное. Собираясь возвращаться домой, мы, естественно, затушили костёр. Но маленькая искра, вылетевшая из уже почти затушенного костра, упала на сухую траву, а та мгновенно как спичка загорелась. Ребята стали её тушить ветками, но сделали ещё хуже: тоненький ручеёк огня превратился в огненную реку. На лицах ребят я увидела ужас. Они, не зная, что ещё можно сделать,   смотрели, как огонь всё ширился. Тогда я кинулась в эту огненную реку и стала её топтать со всем ожесточением, на которое была способна. Ребята же мои вышли из столбняка, когда я затушила огонь. Я не помнила себя в эти минуты и очнулась только тогда, когда с огнём было покончено.

Я не испугалась ответственности, когда мне предложили стать директором школы, хотя мне было тогда всего тридцать лет, потому что мечтала, что в нашей школе воплощу то, что так любила в своей родной Решетовской…

Я не побоялась перейти в родительский дом, хотя брат, отговаривая меня, говорил, что единственное, что можно с этим домом сделать, это снести бульдозером. А   он был памятью о родителях.

Я не побоялась вместо формальной работы на курсах руководителей школы написать проект школы на народных традициях.

И в каждом, на первый взгляд, безумном моём решении, мне помогали высшие силы, как помогли они мне напечатать  статьи в журнале «Сибирские огни».

Но когда же я трусила, трусость моя оборачивалась непоправимым несчастьем.

И виновата в них была только я. Уже перед свадьбой, узнав не с лучшей стороны будущего мужа, я побоялась досужих разговоров о несостоявшейся свадьбе.

Когда во время летних каникул ко мне приехали из милиции допросить, как могло случиться, что ученица вверенной мне школы, упав с велосипеда, сломала ногу, я испугалась, что  ещё после какого-нибудь страшного случая, который никак от меня не зависел, я могу оказаться в тюрьме, я написала заявление об уходе из директоров.

И за тот и другой поступок судьба меня наказала. Наказала из-за трусости. Сейчас же наградила за мужество.

Татьяна Грунэ.

Начало здесь.

Окончание здесь.